ДУША ИНСТИТУТСКИХ КАПУСТНИКОВ
Лев Никитич Пушкарев - видный специалист по иcтории русской культуры, общественно-политической мысли, признанный авторитет в области этнографии, фольклористики, источниковедения и археографии.
Родился в с. Лобаново Ефремовского уезда Тульской губернии 12 мая 1918 г. в семье сельской учительницы, где отцом была собрана большая библиотека русских и зарубежных классиков. В 1938 г. поступил на филологический факультет МГПИ им. К. Либкнехта.
В 1941 г. ушел добровольцем на защиту Москвы. В одной из частей подружился с поэтом С.П. Гудзенко. Впереди были четыре года пути до Штеттина, два ранения и тяжелая контузия. Награжден многими орденами и медалями, самой дорогой из которых считает первую награду - медаль "За отвагу". Подолгу лежал в госпиталях, где стремился подготовиться к сдаче экзаменов за оставшиеся курсы института.
После демобилизации поступил в аспирантуру на Филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. В 1948 г., защитив кандидатскую диссертацию, был направлен в Институт российской истории РАН (тогда - Истории СССР АН СССР), где проработал почти полвека, пройдя путь от младшего до ведущего научного сотрудника, доктора исторических наук. Лев Никитич - автор более 500 научных трудов, в том числе девяти широко известных книг по истории общественно-политической мысли России XVII в., о духовном мире крестьян и других сословий российского общества XVII-ХVIII вв., а также о классификации источников. Долгие годы литературоведческой работой был связан с коллегами из института мировой литературы РАН (В.Д. Кузьминой и др.), из отдела древне-русской литературы в Пушкинском Доме в Санкт-Петербурге (В.П. Адриановой-Перетц, Д.С. Лихачевым).
Писать стихи Лев Никитич начал на фронте. Об этом периоде жизни рассказано в его книге «По дорогам войны. Воспоминания фольклориста-фронтовика» (М.: ИРИ РАН, 1995.).
Когда основанный в 1936 г. Институт истории размещался на Волхонке, 14, а Лев Никитич был там ученым секретарем, в стенгазете института появлялось немало его стихов о коллегах и их делах. В 50-х - начале 60-х годов Л.Н. был "душой" многих институтских капустников, сплачивавших коллектив Института, особенно молодежь.
Шутливая "История Института истории", в свое время очень популярная среди коллег Л.Н.Пушкарева, и другие его ранние стихи впервые опубликованы в сборнике «Вторая муза историка. Неизученные страницы русской культуры ХХ столетия» (М.: Наука, 2003. С. 268-288).
История Института истории (1967)
Повесть Институтских лет, или История Института истории от Рождества Христова до ухода Хвостова – в самом сжатом очерке (1968)
ИСТОРИЯ ИНСТИТУТА ИСТОРИИ
Глава первая
СПИСКИ
Зачинается песня от древних эпох,
Когда наш Институт зарождался,
И когда наш местком, - уж хорош или плох, -
Окончательно сформировался.
Когда мир удивили месткома дела...
От их времени песня теперь повела,
От того ль незабвенного краю,
А чем кончится песня - не знаю...
Вот однажды решил многоумный местком,
Что пора уже думать о быте,
Что пора иметь доктору собственный дом,
А не спать ему в ванной, в корыте,
Чтоб сотруднику каждому комнату дать,
Где бы мог он работать, обедать и спать,
Где бы он корректуру поправил...
И для этого списки составил.
В эти списки включили ученый народ,
Что за книгами всё забывает:
Кто в подвале живет, кто у тещи растет,
Кто в Останкино угол снимает.
Председатель месткома, знать, опытен был -
Отослал на Калужскую и позабыл,
Как у нас в Институте ведется:
Мол, Президиум сам разберется!
Разбирался Президиум лет этак пять,
Картотеку он даже составил,
Чтобы всех по порядку квартирой ссужать
На основе неведомых правил.
Тут война началась, стало не до квартир,
Защищали историки счастье и мир,
А о списках и не вспоминали, -
Мы месткому во всем доверяли!
Отшумела война, возвратились домой -
Перемен с жилвопросами нету.
Снова список составили, - длинный такой. -
И отправили вновь к Президенту.
Две квартиры нам дали - будь рад и тому.
Только к тем, кто фамилию носит на "у"
Оказалась судьба несурова -
Только к Утченко и к Устюгову.
После этого выбрали новый местком
И составили новые списки.
Обсудили заявки - а их целый том!
Отпечатали их машинистки,
Подписали, курьера позвали, и вот
На Калужскую Шура с пакетом идет...
Так у нас в Институте ведется:
Мол, Президиум там разберется!
Вот и осень промчалась, прошла и зима,
Бьют весеннего ветра прибои,
Строят домны, заводы, высотки, дома,
А для нас и не думают строить.
Собралися в месткоме: "Что делать, друзья!
Не дадут в Академии, видно, жилья!"
И решили умело и быстро:
Обратимся к Совету Министров!
И опять написали обширный трактат,
Обсудили его, отослали.
У геологов дом уже есть, говорят,
Там в месткоме, как видно, не спали.
Говорят, и у нас будет жактовский дом,
И одни лишь историки жить будут в нем.
Распевает местком, словно лира:
"Жди! Отдельная будет квартира!"
Но у песни, товарищи, нету конца:
Тот живет, как и прежде, в подвале,
Тот у тетки живет, тот живет у отца...
Где вы, ЖАКта просторные дали?
Спит сотрудник и грезит он лишь об одном,
И во сне видит жактовский новенький дом,
И покудова он не проспится,
Наудачу нам петь не годится!
Глава вторая
ДВОР
Двор наш, о Муза, воспой на Волхонке четырнадцать.
Много бурнокипящих находится здесь институтов,
И Отделение здесь, и богиня печати, которой
Мы поклоняемся все - от членкора и до кандидата.
Смело можно сказать, что среди других учреждений
Высится здание наше Олимпом светлоблестящим.
Сессии здесь и дискуссии чуть не на каждой неделе,
Не говоря о защитах, к которым давно уж привыкли.
В гуманитарный Олимп непросто, однако, пробраться:
Двор преграждает путь к храму наук на Волхонке.
Высится здание наше среди пустыря, и на оном
Денно и нощно под окнами грозно шумят футболисты,
Носятся взад и вперед многочисленным топчущим стадом,
С криком бьют по мячу и шумом весь двор заполняют.
Вместе с весной открываем окно, а земля под ногами
Грозно гудит от топота ног футболистов.
Мяч залетает в окно и жрицам богини печати
Портит окраску их губ и хитросплетенные косы.
Если же Зевс многошумным прольется на землю потоком, -
Горе тогда! По колено в грязи пробираться...
Если ж в сырую погоду назначат дискуссию, - горько
Бедным служителям храма науки! На грозношумящих
Автомобилях сберутся грозноречистые мужи,
Почву кругом избраздят резинообутые авто,
Станет наш двор, словно поле, что было Язоном
Вспахано. Горе тому, кто по оному полю пройдется!
Кончился день наш рабочий, и вечер раскрыл свои крылья,
Пал в глубину океана блистающий пламенник солнца,
Черную ночь за собою влача на широкую землю.
Мрак непроглядный кругом. С профсобранья идут, чертыхаясь,
И многодумный профессор, и быстролетящая дева:
Оба о камни свои посшибали модельные туфли.
Гнев, о богиня, воспой ты служителей храма науки!
Долго ли ждать нам, скажи! И ответствуй, богиня, доколе
Пышнообутые девы в забрызганной грязью одежде
Будут входить в Институт, завхозов кляня и ругая?
Где ты, охрана труда? Где ты, местком многоумный?
Просим тебя написать на Калужскую: "Сил наших нету
Пыль постоянно глотать иль в грязи оставлять нашу обувь.
Заасфальтируйте двор, чтоб резинообутые авто
Не превращали б его в Язоново дикое поле.
Сквер разбейте вокруг и цветы везде насадите
Благоуханные. Пусть вместо криков "В офсайде!"
Будет шуметь под окном темнолистая нежная липа!"
И к Отделению мы обращаем покорные взоры:
Ты, многомудрое! Очи свои обрати на задворки,
Сжалься над нами, в Президиум ты обратися,
Исхлопочи облегчение нашей судьбе многотрудной
И через нашу газету "Советский историк" ответствуй,
Чем облегчило ты труд служителей храма науки!
Глава третья
БУФЕТ
Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед:
Наш Институт богатый,
Порядка только нет.
И вот об Институте
Начнем же наш рассказ,
Как заседают люди,
И кормят как у нас.
Так вот, рассказы эти
Послушай-ка, мой свет.
Начнем же о буфете,
Расскажем про буфет.
В нем кротко или строго,
Но служит много лиц.
Мужчин не очень много,
А более девиц.
Дискуссий соль изведав
И перерыву рад,
В нем как-то пообедать
Решился кандидат.
Авось, не будет колик,
Ну, думает, - не трусь!"
Пришел он, сел за столик
И громко крикнул: "Дусь!
Оставь свои дебаты,
Подай-ка мне обед:
У вас буфет богатый,
На зависть всем буфет!"
И вот она приносит
Белёную бурду,
Которой не запросит
Сам Вельзевул в аду.
А после на второе
(Уж пир - так значит пир!)
Она несет жаркое,
Ну, а к нему - гарнир.
Когда б жаркое это
К подметкам бы прибить,
Спокойно можно лето
Без сносу их носить!
И чаю иль нарзану -
Как уж захочешь ты! -
Она несет в стакане
Не первой чистоты.
А рядом возле стойки
Хвост через весь буфет.
Здесь шуму много, только
Порядка вовсе нет.
И о буфете этом
Толкуют много лет.
Кругом - одни советы,
А толку вовсе нет.
Ведут, ведут дебаты,
Что, мол, плохой обед,
Мол, наш буфет богатый,
Порядку только нет.
А мне взбрело на память,
И стал мечтать о том,
Чтобы вопрос поставить:
«Что думает местком?»
Его мы выбирали
Пусть не на много лет,
Но свой наказ давали:
Исправьте наш буфет!
Добейся же, искусный
Местком, возьмись за гуж,
Что б нас кормили вкусно
И дешево к тому ж,
Чтоб чисты были чаши,
Чтоб ел, что захотел,
Чтоб наши секретарши
Не бегали б в ИМЭЛ.
А продолженье это,
Коль вам не надоел,
В апрельской стенгазете
Прочтете между дел.
Что аз же, многогрешный,
На бренных сих листах
Не дописах поспешно
Или переписах, -
То, спереди и сзади
Читая во все дни,
Добави, правды ради.
Писанья ж не кляни.
Рассказ в буфете шумном
Составил, супу съев,
Аз, грешный, скудоумный
Смиренный инок Лев.
Глава четвертая
ДИРЕКЦИЯ
Еще одно, последнее сказанье -
И летопись окончена моя.
Исполнен труд, завещанный месткомом
Мне, грешному. Недаром на два года
Редактором местком меня поставил
И трудному искусству вразумил.
Когда-нибудь историк многоумныи
Найдет мой труд усердный, безымянный,
Засветит лампу он дневного света
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Напишет диссертацию на тему:
Как стенгазета отражала жизнь.
И вот сегодня новою главою
Я заключу историю мою.
Передаю свой труд другим. В часы,
Свободные от подвигов научных,
Описывал, не мудрствуя лукаво,
Все то, чему свидетелем я был -
Дискуссии, буфет, борьбу за нормы,
Местком, дирекцию... Но срок мой подошел...
Еще одно, последнее сказанье...
Кто - о женщине, кто - о тряпке,
Кто - о песне минувших дней,
Безыменский - о старой шапке...
Кто о чем. А я - о ней!
Я о дирекции нашей снова
Песню пою, только строчки нижи..
К ней обращаю я горькое слово:
Где нам работать и жить?
Где нам творить, если в двести десятой
Десять столов, и за каждым столом
По три сотрудницы, словно опята,
А меж столами не путь, а слалом?
В двести тринадцатой - сектор на секторе!
Сразу, пожалуй, и не разберешь.
Вот посадить бы сюда замдиректора -
Пусть бы послушал денёчек галдеж!
Четверо вас, с Пушкарёвым считая,
В трех кабинетах у вас - покой,
Мы же по очереди заседаем,
И если все-таки план выполняем,
Пишем рецензии и обсуждаем,
И консультируем, и сочиняем,
То, вы представьте, какою ценой!
Вспомни, дирекция, деда Крылова:
Листья на дереве пышны, сильны,
Но только корни у древа - основа!
Корни ж, дирекция, все-таки мы!
Так почему же, о нас забывая,
Вы о себе лишь заботой полны?
Где же о людях забота живая?
Вот уж три месяца, как мы не знаем,
Чем объяснить, что мы план выполняем,
Пишем рецензии и обсуждаем,
И консультируем, и заседаем...
И вы подумайте, как мы страдаем,
Как наши слезы горьки-солоны!
Кто о женщине, кто о шляпке,
Кто о песне минувших дней,
Безыменский о старой шапке...
Кто о чем. А я, по порядку -
о ней!
1967 г., Волхонка
ПОВЕСТЬ ИНСТИТУТСКИХ ЛЕТ,
ИЛИ ИСТОРИЯ ИНСТИТУТА ИСТОРИИ
ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА ДО УХОДА ХВОСТОВА -
В САМОМ СЖАТОМ ОЧЕРКЕ
Раскройте уши, вежды -
Рассказ я написал,
Чем Институт был прежде
И чем он нынче стал.
Писать стихами лестно,
Лишь было бы о чем...
Он создан, как известно,
В году тридцать шестом.
Писать, что на Волхонке
Бывало до войны -
Слабы мои силёнки,
Такие ль тут нужны!
И про эвакуацию
Не буду я писать:
Всю эту операцию
Пришлось мне воевать.
Но дальнюю сторонку
Покинул Институт,
Вернулся на Волхонку
И... Началося тут!..
Путь из Варягов в Греки
Насколько было сил,
Борис Димитрич Греков [1]
Подробно изучил.
Он был у нас директор
И правил без помех,
А феодальный сектор
Любил он больше всех.
Не жизнь была, а сказка -
Прошло всё без следа.
Сергей Данилыч Сказкин [2]
Замдиром был тогда.
А секторами русскими,
Подтянут и суров,
Хоть не любил нагрузки,
Заведовал Шунков [3].
Строга, стройна, как егерь,
Не женщина - сухарь!
Была товарищ Эгерт [4]
Ученый секретарь.
Жил Институт истории
И жить другим давал.
"Всемирную историю"
Тихонько сочинял.
И, не меняя почерка,
Не зная зол и бед,
Писал спокойно "Очерки"
Второй десяток лет.
И все б катилось гладко
Без фокусов, причуд, -
Да только вот порядка
Не ведал Институт.
Президиум исправил
Пробелы, как сумел:
Секретарем поставил
Самсонова А.М. [5]
То был плечистый парень,
Сотрудникам пример,
Немного правда, барин,
Гвардейский офицер.
Бои под Сталинградом
Он долго изучал
И книжечку что надо
Об этом накатал.
Секретарем исправно
Служил он много лет,
И был вояка славный -
Порядка ж нет, как нет!
Шунков, прищурив веки,
Подумав - как тут быть?
Ушел в библиотеке
Порядок наводить.
За ним, не без опаски -
Хомут-то, чай, тяжел! -
Сергей Данилыч Сказкин
Подумал и ушел.
Без замов жить не смея,
Весь Институт дрожал...
Тут Утченко Сергея [6]
Президиум прислал.
Он был тогда чернявым,
Не голос, а набат! -
Изящным, моложавым
И с виду - дипломат!
Как строгий замдиректор
Науки поощрял.
При нем античный сектор
И рос, и процветал.
Наш быт спокойный, сельский
Решил он изменить
И начал с Новосельским [7]
Порядок наводить.
Воспитывали словом,
Не лезли напролом.
Позвали Пушкарева
Они секретарем.
Историк и филолог,
Планкарты он любил
Для стенгазеты ворох
Стихов он сочинил.
В них резал правду-матку
И с жизнью в ногу шел.
Чуть-чуть было порядку
У нас он не завел!
Тут Греков умер. Горя
Легла на всех печать.
Но - нам прислали вскоре
Ивана Кузьмича.
Иван Кузьмич Додонов [8] -
Ему был имярек.
Большой знаток законов,
Серьезный человек.
Рот раскрывал он редко,
Руководил молчком.
В дирекцию, как в клетку,
Он заходил бочком.
И с виду был бесстрастен,
Порядку ж - ни на грош:
Известно, что без власти
Далеко не уйдешь!
Ах, мне б Пруткова лавры -
Тогда бы я воспел,
Как к нам Аркадий Лаврыч [9]
На институтство сел!
Он правил нами долго,
Бранил, а не ласкал,
По матушке по Волге,
Случалося, пускал...
Серьезный был директор,
Экономистов бог.
Капитализма сектор
Он пестовал, как мог.
Какой администратор
Аркадий Лаврыч был!
При нем распухли штаты -
Сдержать их нету сил.
Такие были типы,
Что не забыть вовек.
Замдиром был Филиппов [10] -
Милейший человек!
От нас довольно быстро, -
Откуда только прыть! -
Ушел в Совет Министров
Порядок наводить.
Владимир Трухановский [11]
Филиппова сменил.
То парень не таковский,
Мужик ученый был.
В любом научном споре
Умел попасть он в лад,
И стал замдиром вскоре
Ученый дипломат.
Пришел к нам замдиректор
Гапоненко Лука [12].
Уж он советский сектор
Баюкал на руках!
Старался современность
Он выдвинуть вперед,
Загнал поглубже древность -
Терпи, честной народ!
Он правил в Институте
Почти пятнадцать лет.
Во всем дошел до сути,
Знал кадры и бюджет,
И. как Макиавелли,
Ходы все изучил.
Но вот на этом деле
Он астму получил.
И выглядел умильно,
Хотя и стал он сед.
Да, штатов - изобилье,
Порядка снова нет.
Эх, описать бы заново,
Эх, спеть бы мне о том,
Как правила Молчанова
А.П. [13] секретарем.
И как незамедлительно,
Окончив все дела,
Походкою решительной
По коридору шла!
На лесть была не падка,
Во всем подаст совет,
Да только вот - порядка,
Увы, порядка нет!
Веревке как ни виться,
Конец ей должен быть.
Приходит к нам Синицын [14]
Порядок наводить.
Он правил, как инспектор,
Не ведая тоски,
Да глядь - ушел он в сектор
Истории Москвы.
Как зав. он был несладок,
И в секторе он том
Такой завел порядок -
Хоть покати шаром!
Тут, публикаций гору
Издав, от трудных дел
А. Сидоров в ту пору
Серьезно заболел.
И сон объял могильный
Его во цвете лет...
Глядим: земля обильна,
Порядка ж снова нет.
Весь Институт как вымер
Дрожит без лишних слов...
И вот пришел Владимир
Михайлович Хвостов [15].
Ах, я набрел на тему,
Теперь не оторвать!
О нем одном поэму
Я мог бы написать.
Директор был природный,
Высокий интеллект.
При нем международный
Усилился аспект.
Какие он разносы
Сотрудникам давал!
Как сложные вопросы
Бестрепетно решал!
Здоровался он, будто
С песчинкою - гора...
Пришла для Института
Тут новая пора.
Владимир Трухановский
В журнал решил уйти,
Чтоб в оном бы до лоска
Порядок навести.
И вот ушел, негодник,
Ушел — и был таков.
Пришел международник
Товарищ Кутаков [16].
Издавши монографию,
Устав нести ярмо,
Свою он биографию
Продлить решил в МИМО.
Синицин нами правил
Порой без лишних слов.
Но вот пришел к нам Павел
Васильич Поляков [17].
Мужчина был угрюмый.
В мечтах порой парил.
Он очень много думал
И мало говорил.
Хоть правил он стабильно,
На все имел ответ, —
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет!
Наведались мы страху
И ждали разных зол,
Когда товарищ Штрахов [18]
В замдиры к нам пришел.
Он шел путем знакомым
И правил бы как бог,
Да только вот с парткомом
Он справиться не смог.
Был партизан он бравый,
Умел он воевать, -
Но под его державой
Стал Некрич [19] бунтовать.
В.М. Хвостов, увидев,
Что сложно стало жить,
Решил тогда: в обиде
Директору не быть!
И то сказать: ведь мука
У нас руководить -
Ушел он в педнауках
Порядок наводить.
Высокие инстанции
Собрались на совет,
Высокие инстанции
Тогда сказали: "Нет!
Довольно нам чернильный
Порядок наводить.
Стал Институт обильным -
Пора его делить!"
Итак, начавши снова,
Столбец кончаю свой:
От Рождества Христова
В год шестьдесят восьмой
В смятеньи и в позоре
Пришел ему капут.
И, словно инфузория,
Делился Институт...
Последнее сказанье
Я б тоже написал -
Да чаю наказанья,
А вовсе не похвал!
Ходить бывает склизко
По камешкам иным.
Итак, о том, что близко,
Мы лучше помолчим.
Я грешен: летописный
Я позабыл свой слог,
Картины живописной
Нарисовать не смог.
Лиризм, на все способный,
Знать, у меня в крови!
О, Греков преподобный,
Меня ты вдохнови,
Поуспокой мне совесть,
Мое усердье зря,
И дай свою мне повесть
Окончить не хитря.
Рассказ писал поспешно,
Проверить не успев,
Аз, скудоумный, грешный,
Смиренный инок Лев.
Москва, 1968 г.
Примечания автора:
- Б.Д.Греков (1882-1953), академик АН СССР, директор Института истории ы 1937-1953 гг.
- С.Д.Сказкин (1890-1973), академик АН СССР, зам. директора Института в 1948-1949 гг.
- В.И.Шунков (1900-1967), член-корреспондент АН СССР, зам директора Института в 1945-1949 гг.
- Медиевист, ученый секретарь Института в 1948-1949 гг.
- А.М.Самсонов (1908-1992), академик АН СССР, ученый секретарь Института в 1949-1951 гг.
- С.Л.Утченко (1908-1976), доктор наук, профессор, зам. директора Института в 1951-1953 гг.
- А.А.Новосельский (1891-1967), доктор наук, зам. директора Института в 1951-1953 гг.
- И.К.Додонов (р. 1900-?), доктор наук, и.о. директора Института в 1953 г.
- А.Л. Сидоров (1900-1966), доктор наук, директор Института в 1953-1959 гг.
- А.Н. Филиппов (1904-?), зам. директора Института в 1953-1957 гг.
- В.Г. Трухановский (1914-2000), академик РАН, зам. директора Института в 1957-1960 гг.
- Л.С.Гапоненко (р. 1916), зам. директора Института в 1953-1956 гг.
- А.П. Молчанова, доктор наук, ученый секретарь Института в1953-1956 гг.
- А.М.Синицин (1913-1998), доктор наук, ученый секретарь Института в 1956-1959 гг.
- В.М. Хвостов (1905-1972), академик АН СССР, директор Института в 1959-1967 гг.
- Л.Н.Кутаков (р.1919), доктор наук, зам. директора Института в 1961-1962 гг.
- П.В. Поляков, кандидат наук, ученый секретарь Института в 1959-1967.
- А.Н. Штрахов, доктор наук, зам. директора Института в 1962-1967 гг.
- А.М. Некрич (1920-1993), доктор наук, старший научный сотрудник, подвергался во второй половине 1960-х годов гонениям за книгу "Июнь 1941"; эмигрировал в США.
